Эдуард Жорин. Стихи.

I

Грязь в углах, и на чёрном полу.

Запах кислый не мытого тела.

Тусклый свет, словно через золу.

Видно счастье тут жить расхотело.

На кровати, под старым пальто,

За волос, кисеи, сальных, редкой,

Смотрит девочка, смотрит про то,

Что идёт за оконною клеткой.

Не на радость, а лишь на беду.

«Где же папа», вздыхает украдкой.

«Он ушёл, он поищет еду.

Для тебя - бестолковой, и гадкой».

«Мама ты не сердись, я же так.

Я, и есть не хочу, я привыкла.

Что-то к нам не дойдёт он ни как!?»

«Рот закрой, чтобы тихо, и сникла.

А, я тоже, за гадом пойду,

Чтоб его разразила чахотка!

Может, денег немного найду.

А, ты спи – ненасытная глотка».

II

«Наливай, истомилась уже».

«Познакомимся, может в начале!?.

В парке, ночью, почти в неглиже.

Ладно, пей, да забудем печали».

А, потом - «помогите, убьют!»

Убегала, по тёмной аллее.

Под раскатистый, в парке, салют.

От того, кто налил ей скорее.

Но, мужчина догнал, повалил,

На траву, исхудалое тело.

Рот, до горла, травою забил.

И вздохнуть не могла, лишь смотрела.

Осознав – вот увидит она,

Нет, не всё до конца, что творит он.

И, в преддверии вечного сна,

Всем проклятьям конец, и молитвам.

Он же долго глумился над ней.

Во хмелю даже не понимая,

Ум, и честь до такого залей,

Что давно уж она не живая.

III

«В бар сначала заглянем, потом,

Уж домой, пусть и не был неделю.

Деньги есть, вот немного попьём,

И, домой, на родные постели».

Так и выпил, сначала один,

А, потом с незнакомцем, за дружбу.

Верил сам, навирая картин,

Про семью, про богатую службу.

Что зарплата его велика,

Что любим он женою и дочкой.

В них не чает души, но пока,

С ними строг – он мужчина, и точка.

И, пошли покурить во дворе.

Фонари вдруг беспечно моргнули.

И, в ночной, непроглядной поре,

Ему нож, прямо в сердце воткнули.

Взяли денег немного, пиджак.

Старый, порванный, всё-таки взяли.

Тело бросили в мусорный бак.

И, туда же ещё, поплевали.

IV

На кровати, под старым пальто,

За волос, кисеи, сальных, редкой,

Смотрит девочка, смотрит про то,

Что идёт за оконною клеткой.

Мама в парке лежит меж кустов.

Бак для папы последним причалом.

Дочь одна, нет меж ними мостов.

Не придут, как она ни кричала.

Нет прекрасней ресниц, и длинней!

Опускаются бледные веки.

«Мама, папа, придите скорей!»

И, тихонько уснула, на веки.